Неточные совпадения
Когда поезд подошел к одной из маленьких станций, в купе вошли двое штатских и жандармский вахмистр, он посмотрел на
пассажиров желтыми
глазами и сиплым голосом больного приказал...
Даже два старца (с претензией на государственность), ехавшие вместе с нами, — и те не интересовались своим отечеством, но считали его лишь местом для получения присвоенных по штатам окладов. По-видимому, они ничего не ждали, ни на что не роптали, и даже ничего не мыслили, но в государственном безмолвии сидели друг против друга, спесиво хлопая
глазами на прочих
пассажиров и как бы говоря: мы на счет казны нагуливать животы едем!
За столом около отвода пьют чай повар Смурый, его помощник Яков Иваныч, кухонный посудник Максим и официант для палубных
пассажиров Сергей, горбун, со скуластым лицом, изрытым оспой, с масляными
глазами.
На место Максима взяли с берега вятского солдатика, костлявого, с маленькой головкой и рыжими
глазами. Помощник повара тотчас послал его резать кур: солдатик зарезал пару, а остальных распустил по палубе;
пассажиры начали ловить их, — три курицы перелетели за борт. Тогда солдатик сел на дрова около кухни и горько заплакал.
И в это время на корабле умер человек. Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз с заплаканными
глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда корабль тихо шел в густом тумане, среди
пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
Шутя и смеясь, они быстро накрыли стол для кофе и убежали, а на смену, гуськом, один за другим из кают медленно вылезли
пассажиры: толстяк, с маленькой головой и оплывшим лицом, краснощекий, но грустный и устало распустивший пухлые малиновые губы; человек в серых бакенбардах, высокий, весь какой-то выглаженный, с незаметными
глазами и маленьким носом-пуговкой на желтом плоском лице; за ними, споткнувшись о медь порога, выпрыгнул рыжий круглый мужчина с брюшком, воинственно закрученными усами, в костюме альпиниста и в шляпе с зеленым пером.
Флагов не было. По-ночному был темен, пуст и безжизнен вокзал; пассажирские поезда уже не ходили, а для того поезда, который на пути безмолвно ожидал этих
пассажиров, не нужно было ни ярких огней, ни суеты. И вдруг Вернеру стало скучно. Не страшно, не тоскливо, — а скучно огромной, тягучей, томительной скукой, от которой хочется куда-то уйти, лечь, закрыть крепко
глаза. Вернер потянулся и продолжительно зевнул. Потянулся и быстро, несколько раз подряд зевнул и Янсон.
На палубе
пассажиры разместились с чашками кофе по группам, и все вели оживленные разговоры. Николай Фермор пил свой кофе, сидя в сообществе нескольких человек, и когда его чашка была уже им допита, он поставил ее на рубку, а сам встал с места и отошел к борту, и затем сию же минуту наступил ногою на перекладину и, перекинувшись через перила, бросился в воду на
глазах всех
пассажиров…
По случаю волнения на море пароход пришел поздно, когда уже село солнце, и, прежде чем пристать к молу, долго поворачивался. Анна Сергеевна смотрела в лорнетку на пароход и на
пассажиров, как бы отыскивая знакомых, и когда обращалась к Гурову, то
глаза у нее блестели. Она много говорила, и вопросы у нее были отрывисты, и она сама тотчас же забывала, о чем спрашивала; потом потеряла в толпе лорнетку.
Вокзал с его разноголосою сутолкою, грохотом приходящих поездов, свистками паровозов, то густыми и сердитыми, как голос Осипа Абрамовича, то визгливыми и тоненькими, как голос его больной жены, торопливыми
пассажирами, которые все идут и идут, точно им и конца нету, — впервые предстал перед оторопелыми
глазами Петьки и наполнил его чувством возбужденности и нетерпения.
В самом деле, чистота везде была образцовая. Даже эта оскорбляющая морской
глаз старшего офицера «деревня» — как называл он бак, где находились быки, бараны, свиньи и различная птица в клетках, — была доведена до возможной степени чистоты. Везде лежали чистые подстилки, и стараниями матросов четыре уцелевших еще быка (один уже был убит и съеден командой и офицерами), бараны и даже свиньи имели вполне приличный вид, достойный
пассажиров такого образцового военного судна, как «Коршун».
Отделан он был роскошно, и
пассажиры, особенно
пассажиры I класса, пользовались теми удобствами и тем изысканным комфортом, какими вообще щеголяют французские и английские пассажирские пароходы дальних плаваний. И содержался «Анамит» в том безукоризненном порядке, который несколько напоминал порядок на военных судах. Морской
глаз Володи тотчас же это заметил и объяснил себе чистоту и исправность коммерческого парохода тем, что капитан и его помощники были офицеры французского военного флота.
Пассажир вздрагивает, открывает
глаза и с ужасом глядит на Подтягина.
Глаза красивого
пассажира все темнели. У него была необычная подвижность зрачков. Весь он пришел в возбуждение от встречи со своим любимым писателем и от возможности побеседовать с ним вдосталь.
Так и просидел он в своем углу, с закрытыми
глазами. И только за две минуты до прихода он осмотрелся и по оживлению
пассажиров увидел, что поезд подъезжал к станции.
Большие
глаза Василия Ивановича остановились на
пассажире в люстриновом балахоне.
В этом поклоне, сквозь усмешку
глаз, проходило нечто особенное. В красивом
пассажире чувствовался если не начальник, то кто-то с влиянием по пароходному делу.
Капитан только что собрался пить чай и сдал команду помощнику. Он поднялся из общей каюты первого класса, постоял в дверях рубки и потом оглянулся вправо на
пассажиров, ища кого-то
глазами.
В углу сидел Теркин и смотрел в окно.
Глаза его уходили куда-то, не останавливались на толпе. И на остальных
пассажиров тесноватого отделения второго класса он не оглядывался. Все места были заняты. Раздавались жалобы на беспорядок, на то, что не хватило вагонов и больше десяти минут после второго звонка поезд не двигается.
Пассажир первого класса, только что пообедавший на вокзале и слегка охмелевший, разлегся на бархатном диване, сладко потянулся и задремал. Подремав не больше пяти минут, он поглядел маслеными
глазами на своего vis-а-vis, ухмыльнулся и сказал...
Из вагона второго класса вышел только один
пассажир, молодой человек лет двадцати трех, небольшого роста, но стройный, шатен с бледным, выразительным лицом и умными карими
глазами, уверенно смотревшими через золотое пенсне, крепко сидевшее на правильном, с маленькой горбинкой носу.
За спущенной сторой бился о стекло и жужжал шмель. Софья Петровна глядела на ниточки, слушала шмеля и представляла себе, как она едет… Vis-а-vis день и ночь сидит Ильин, не сводящий с нее
глаз, злой на свое бессилие и бледный от душевной боли. Он величает себя развратным мальчишкой, бранит ее, рвет у себя волосы на голове, но, дождавшись темноты и, улучив время, когда
пассажиры засыпают или выходят на станцию, падает перед ней на колени и сжимает ей ноги, как тогда у скамьи…